Господи. Как давно это было. А будто вчера. «Рота, подъем. Выходи строиться…»
А потом учеба, наряды. Дежурства и т.д. В общем, армия. Это все же очень важный период в жизни каждого мужика. А у некоторых и вовсе самый важный. Ибо дальше могут тянуться и тянуться серые, похожие друг на друга годы.
Моя армия пришлась на начало перестройки. Страна менялась. Менялись и мы. Сейчас смешно (хоть и немного грустно) глядеть на старую фотографию из учебки. На ней мы с Андрюхой Беляевым (я справа).
В тот момент ближе человека у меня не было. С ним мы делили все горести и радости службы (и еще это единственная фамилия в повествовании, так как про него дальше ничего не будет, судьба разбросала нас после учебки, а остальные если захотят авторизоваться могут сделать это сами). Много было всякого, но в целом, как и предупреждали отцы командиры, в памяти осталось только хорошее. И вот я вновь оказался недалеко от места службы. К тому же выдалось свободное время, и я отправился туда, где находились позиции нашего дивизиона. По дороге идти туда не хотелось, поэтому решил подрезать по лесу.
Да, чуть не забыл. Львиную долю службы я провел под городом героем Воронежем. В маленьком дивизионе, расположенном в 7-8 километрах от ближайшего поселка. В войсках ПВО. И именно туда я в настоящий момент и направился. Сперва по окраинной улочке. Кажется Авдеева. Потом по проулку и в лес.
Лес тут отличается от нашего. Преобладающие породы – лиственные. Липы, вязы, клены, березы, лещина и т.д. Хвойные участки в основном посажены человеком. Деревья растут довольно густо. Поэтому летом лес темноват. Лиственный полог фильтрует солнечный свет. Не дает ему пробиться к земле. Зимой напротив, лес светел и чист. Подлеска немного. Видно далеко.
Продвигаясь по довольно ровной лесной дороге присыпанной первым снегом,
заметил впереди широкий просвет.
Свернул к нему и выбрался на большую поляну. Практически стадион. Справа виднелась площадка для тренировки собак, слева гимнастические снаряды для людей.
На тонком слое снега отчетливо виднелись следы оставленные первыми особо фанатичными лыжниками. Благо камни тут редкость. Так что даже если где-то лыжа пойдет мимо снега, максимум шоркнет по чернозему. Сворачиваю вслед за лыжниками, стараясь идти сбоку от лыжни. Трасса петляет и, несмотря на равнинный характер местности в целом, временами встречаются вполне себе приличные подъемы и спуски. Лога тут солидные. А по сторонам дороги то и дело попадаются углубления.
Эхо войны. Бои в Воронеже были не слабее чем в Сталинграде. Навигатор показывает, что скоро на пути будет просека. Вот, кстати, и она. Пересекаю и двигаюсь в сторону большой поляны, куда мы раньше перемещали дивизион на ученьях. Впереди еще одно свидетельство тяжелых боев. Это небольшой курган.
На вершине то ли окопы, то ли остатки блиндажа.
А вот и поле. Сразу нахлынули воспоминания.
Мы на это поле на учениях передислоцировались. Ну, кроме моей станции. У меня антенна была специфическая (фото не мое).
Ее никто в дивизионе сворачивать, а тем более ставить толком не умел. Да и опасались за эту технику. Так что я был во все дырки затычкой. Пока была нужда, всем помогал. А как все сделано, то извини, «местов» в кабине (имеется в виду конечно кабина станции связи или РЛС, а не автомобильная) нету. Иди в палатке ночуй. А там зимой комфортно не слишком. Один раз, правда, сжалились, в «дизель» пустили. Меня и еще несколько бедолаг. Так мы там чуть не угорели под утро. С тех пор я после того. Как все работы выполнены, втихушку сваливал в дивизион. Благо тут километра 2-2,5 до него. И там в своей теплой станции ночевал.
Обычно мы на таких учениях в числе аутсайдеров части были. Но в последний раз случился казус. Приказ о сворачивании пришел. Мы во всю трудились. А через два часа новый приказ. Начать сворачивание. Начальник штаба не растерялся. Ответил – есть и положил трубку. Откуда взялся первый приказ, никто потом понять не мог. Но в результате, мы закончили сборы и переезд на новое место в рекордно короткие сроки, чем заслужили горячую благодарность командования.
Да чуть не забыл. Служил я на славном 75 комплексе ПВО – «Волхов». Ракетой именно такого комплекса был сбит широко известный американский «шпиен» Пауэрс. И еще много-много неизвестных натовских летчиков во Вьетнаме, Корее и других местах. Комплекс конечно старенький, на таком еще мой папа служил, но пока вполне способный на кое-что, кое-где.
Так вот, тянул я лямку в ОБО – отделении боевого обеспечения. Где была собрана вся шпана, которую непонятно было куда приписать. Т.е. неподходящие для трех основных подразделений. Радиотехнической батареи (те, что за небом следят и приказы на запуск ракет отдают (фото с тырнета),
стартовой батареи (расчеты загружающие ракеты на прицепы и с прицепов на пусковые установки (фото от туда же)
и почти таких же отщепенцев как мы – водил, осуществлявших перевозку ракет к месту старта (фото нагуглено).
В нашем же славном отделении были радиорелейщики (ваш покорный слуга, осуществлявший дублирующий канал связи), радиолокаторщики (выполняющие разведку целей и кое-что по мелочи).Кстати именно их станция с горизонтально вращающейся антенной расположена слева на приведенной ниже фотографии найденной на просторах интернета (обратите внимание также на вертикальную антенну дальномера на переднем плане, о нем речь пойдет немного позже).
А еще повара, свинарь, кочегар, банщик (причем это могли быть как три разных, так и один человек, в зависимости от обстоятельств) ну и наш «личный», можно сказать, водила.
Народа катастрофически не хватало. При списочном составе более 90 человек в лучшие времена набиралось 60. Но служба страдала не сильно. Просто в наряд все ходили через день, а проштрафившиеся и получившие, к примеру, 15 нарядов – заступив 1-го числа, выходили из наряда 30-го, чтобы на следующий день вновь пойти в наряд. Сержантам было чуть проще. Но и мы ходили через день на ремень, через два на кухню.
Ой, что-то я увлекся. А поле, через которое я шел и на котором теперь в одном конце кладбище, а в другом – маслозавод, привело меня к дороге.
Именно по ней мы ходили в редкие увольнения в соседнее село. И именно вдоль нее или по ней нам устраивали регулярные марш-броски пешком или на лыжах, с полной или неполной выкладкой ( в зависимости от нашего поведения и настроения начальства) по выходным.
Вдоль дороги мирно трусила небольшая стая собак, не обратившая никакого внимания на мой призывный свист. Меня периодически обгоняли автомобили, явно расплодившиеся в округе за время моего отсутствия. А со стороны завода вкусно пахло отжатыми семенами подсолнечника. До бывшего места службы оставалось чуть более километра.
Скоренько одолеваю их и…, оказывается место слегка изменилось.
Неприметный съезд теперь украшен зазывными плакатами.
Тут теперь и перекусить можно и в пейнтбол поиграть. Параллельно ряду бывших домиков офицерского состава, как будто бы вырос еще один ряд. По крайней мере так кажется. Эти и побольше, и покруче. А вот здания склада и бани какие-то подзапущенные.
Да и казарма особым шиком не блещет. Хотя в ней, кажется, живут. Под лай собак шлепаю к караулке. Тут, несмотря на некоторую убитость строения, тоже есть признаки жизни.
Но охраны никакой нет, и я спокойно прохожу мимо и сворачиваю по дороге к казарме.
На поле, рядом с водонапорной вышкой, где мы выращивали огурцы, и где была полоса препятствий для отработки действий в случае применения вероятным противником оружия массового поражения, сейчас стоят здоровые теплицы.
На одной из них мужики мастерят что-то или латают. Подхожу ближе. Здороваюсь, спрашиваю «за походить, поглядеть». С сильным азиатским акцентом посылают меня к старшему. На вопрос – где он. Тычут в сторону добротного дома с воротами и сворой разнокалиберных собак, часть из которых привязана, а часть бродит где попало. Иду туда. Благо животинки в основном мирные. Заглядываю в дверь. Никого. Прохожу немного по длинному коридору. Никого. Зову людей. А в ответ тишина. Выхожу на порог и сталкиваюсь со «старшим» или обязанности его исполняющим. Несмотря на некоторую неловкость ситуации, здороваемся за руку. Объясняю ему, что служил тут и охота поглядеть, что от части осталось. Пожимает плечами, но разрешает. Довольный, возвращаюсь на территорию нашего дивизиона.
Да, заодно спросил его, чем тут народ занят. Оказалось, грибы выращивает. Ну что ж жизнь идет. Иду и я. Сначала к казарме. Она, похоже, превращена во что-то типа общаги. Зданию его новый статус явно не пошел на пользу. Запущенные, забранные решетками окна. Выкрашивающаяся местами кладка. Плац перед ней завален запчастями и заставлен остатками разнокалиберной техники. На веревках сушатся какие-то тряпки.
А когда-то здесь все сияло чистотой. Траву мы, конечно, не красили, но за порядком следили. По праздничным дням играла музыка. Проводились смотры и торжественные построения перед заступлением на защиту воздушных рубежей нашей Родины.По краям плаца стояли самодельные плакаты с бравыми солдатами красиво печатающими шаг. И даже стояла в качестве украшения одна из отслуживших свое пусковых установок.
Повернувшись к своему армейскому дому спиной, направляюсь к футбольному полю.
По выходным, а зачастую и в будни, тут разыгрывались жаркие баталии, в которых особо отличались игравшие, скорее до фанатизма увлеченно, чем умело, белорус – секретчик и хохол – сержант радиотехников (так сказать продолжение противостояния динамо Минск – динамо Киев). Украинец был невысок и не так чтобы крепок, зато жилист и невероятно упрям. Ходили слухи, что, не будучи отличным бойцом (в плане драки, а не службы), он поначалу бился со всеми солдатами, кто подвергал сомнению его приказы, не взирая на статус, силу, возраст и размер противника. Периодически получая сдачу, он продолжал настаивать на своем, пока народ не понял, что проще выполнить, что он хочет, чем сопротивляться. После этого его слушались и беспрекословно выполняли приказы все, включая старший призыв.
Но я опять отвлекся. А поле, сейчас укрытое снегом выглядело тоже не слишком презентабельно. Ржавые остатки ворот еще напоминали о славном футбольном прошлом, но неровные, присыпанные снежком грядки, создающие впечатление, что посаженные там овощи все еще продолжают сидеть в земле, выдавали с головой его теперешнюю судьбу.
С поля по тропке выбираюсь на кольцевую дорогу и по ней шпилю к бывшему хранилищу ракет.
Когда-то здесь все было обнесено забором. Стояла вышка. За колючкой ходил постовой. Иногда им был и я. Когда народ уезжал на полигон или сворачивал и перемещал дивизион на запасную позицию, приходилось организовывать сержантский пост. Но чаще я водил сюда караульных на смену.
Теперь же забора нет, остались лишь кое-где следы,
да остов наземной части хранилища,
а что там внизу, я и раньше не видел (не положено было) и сейчас не горел желанием исследовать. Тем более что сзади послышался призывный крик. Ко мне направлялся «загорелый» мужичок. На всякий случай убрал фотик и приготовился к встрече. Товарищ в кирзачах и телогрейке протянул для приветствия руку (хороший знак) и спросил: «чо ти делаешь тут»? С искренней (ну, по крайней мере, мне так казалось) широкой улыбкой легкого идиотизма, я начал вещать, что «Служил тут давно и вот оказавшись рядом, пробило на воспоминания. Решил посмотреть, что тут осталось. И что, конечно же, я спросил у начальника, и он мне разрешил, сказав, чтоб быстренько поглядел и уматывал.» Мужичок не совсем понял, что мне надо и поинтересовался, почему начальник ему ничего не сказал. «Ну, этого я не знаю» – ответил я, разводя руками. А потом без перехода добавил: «ну так я пойду, якши?» Дядька пожал плечами, но отстал. А я поспешил продолжить путь. По дороге встретилась площадка для пусковой установки.
Я точно не помню, сколько их у нас было, кажется шесть. Да, точно, шесть. Вот кстати нарыл в сети типовую схему нашего комплекса.
А вот так выглядела с воздуха наша бывшая позиция в 2009
И в 2013 годах.
Так вот о пусковых площадках. Раньше они выглядели примерно так.
Только от взглядов сверху их укрывали маскировочные сетки. Летом должна была быть зеленая. Осенью грязно-желтая. А зимой – белая. Но снабжение частенько хромало, и, в основном, круглый год висела зеленая маскировка. Впрочем, зимой она исправно собирала на себя снег. Так что вполне себе справлялась со своей функцией. А еще зимой на маскировке можно было лежать как на гамаке. Благо она представляла из себя этакую крупноячеистую сеть из толстых капроновых нитей с вплетенными лентами синтетической ткани. Желтая была такой же по качеству, но ее мы практически не видели. А вот белую привозили обычно в конце зимы. Когда вешать ее было уже поздно. Зато из нее получались офигенные половые тряпки (она была хэбэшная, мелкоячеистая и прекрасно впитывала влагу). И почему то именно ей у нас часто был завешен склад ГСМ до которого отсюда было рукой подать. Так же как и до господствующего над округой холма в котором размещался наш центр управления.
Кстати, вот из него выход был всегда затянут летней зеленой маскировкой. И, как то раз, маскировка эта ввела в заблуждение не только вероятного противника, но и вполне себе советского бычка – собственность командира или начштаба. Их у нас четыре было (бычков конечно). Два у одного, два у другого.
Ну, в общем, дежурил я в этот день на коммутаторе. Кабина с ним стояла в самом конце капонира у ворот. И кабеля связи тянулись толстенным жгутом наружу. Вдруг ощущаю резкий рывок. Пол из-под ног уйти хочет. Хорошо, что сидел. А то б упал точно. В непонятках выбегаю наружу. И наблюдаю чуднУю картинку. Выход из тоннеля затянут сверху маскировкой, только теперь она провисла до земли. А на ней офигевший от страха бычок. Килограмм двести живого мяса. Шел, шел по холмику, травку жевал и на тебе – ухнул с высоты трех с лишним метров. Это значит он – гад, в падении, кабеля зацепил и кабину с места сдернул. Глазками хлопает печально и ничего не говорит. Шок у него. Бегу обратно и начальника штаба вызываю. Тот мужик хоть и крупный, солидный, а примчался быстро. Я майора встретил. Привел на место происшествия. Только поздно. Бычок, благодаря сетке, ничего себе не сломал. Капроновая маскировка удержала могучего зверя буквально в 10-15 сантиметрах от бетона. Только ноги пробили сеть и подогнулись слегка, но молодой организм быка справился с шоком и зверь ушел. Об инциденте свидетельствовали лишь четыре дыры в провисшей маскировке, да здоровенная куча навоза на месте падения.
Вот к этому то капониру я и подошел сейчас. К входной двери вела лесенка.
Почему-то мне казалось, что она шире и больше. Сама дверка подперта полешком.
Внутрь не полез, продолжил подъем наверх. Тут все заросло кустарником и деревьями
и лишь бетонные проплешины, да покореженная арматура свидетельствовали об антропогенном происхождении холма. Оглядел окрестности.
Вспомнил, как стоял тут на посту с карабином, подсвечивая подозрительные участки поста вот этим прожектором,
и двинулся к месту падения быка.
А вот тут уже кое-какие отличия. Ворота перестроены. Прилеплено какое-то сооружение и слышится шум работы механизмов.
Прощаюсь с холмом и двигаю на стрельбище.
Эх, стрельбище. Постреливали мы на нем не часто, но регулярно. После учебки, правый глаз у меня почти совсем сел, и стрелять приходилось как левше. Слегка неудобно с непривычки. Да еще следить надо, чтоб большой палец правой руки не попал ни под затвор, ни под гильзу, вылетающую после выстрела. Да еще карабин у меня был с треснутым прикладом. Правда, вскоре мне новый приклад привезли со склада. Только он под новый штык был заточен, и пришлось под мой, запрещенный женевской конвенцией, четырехгранник пропиливать канавку. Но ничего справился.
Особых снайперов у нас не было, но в нормативы укладывались все бойцы. Офицеры тоже стреляли, но уже из своих Макаровых. А чтоб не скучно было, вместо мишеней бутылки ставили. Особо отличался у них в меткости уже упоминавшийся начальник штаба. Крупный, сильный мужик он легко удерживал в руках пистолет и спокойно поражал все цели. Мог и с одной руки стрелять. Причем похоже с любой. Здоровья и умения хватало.
Разумеется, во время стрельб вокруг стрельбища стояло оцепление из солдат. И вот как-то раз, невдалеке от ни шатко, ни валко стреляющих младших офицеров оказался мой подчиненный маленький казах. Начштаба заметил блеск в его глазах, и знаком подозвал бойца к себе. Потом спросил что-то типа - не хочет ли тот выстрелить из пистолета. Думаю, не стоит говорить, что вопрос был излишним. И мой товарищ с радостью ухватился и за возможность выстрелить и за рукоятку пистолета. Не знаю уж, правда ли он держал Макарова в первый раз как говорил (хотя где бы ему еще удалось порезвиться с пистолетом, разве что брат бы у него мент был, но и сам он и другие казахи это отрицали), только вся обойма легла точнехонько в выставленную на бруствере посуду. Потом он сбегал и поставил новые бутылки и опять превратил стеклотару в осколки. Оказалось, что напоминавший воробья особенно в сравнении с крупным майором шкет,
прирожденный стрелок. Его еще раз отправили выставлять бутылки, но оружия больше не дали. Посуда и так кончалась. Так что воин, хоть и поставленный офицерам в пример, был вновь отослан на охрану стрельбища.
Сейчас оно выглядело мирно, под слоем снега,
но при ближайшем рассмотрении в дальнем его конце обнаружился щит.
Вблизи бесстыдно демонстрирующий следы недавних выстрелов.
Видимо полного забвения ему пока не светит. И я не знаю радоваться этому или огорчаться.
Прохожу вдоль всего стрельбища и вновь выбираюсь на дорогу. Миную очередную заброшенную пусковую площадку. Где-то тут должно быть бомбоубежище. Вернее одно из бомбоубежищ. С ними тоже масса различных историй случалась.
Например, в ближнем я периодически укрывался от студеного зимнего ветра, стоя на втором посту. И хотя не разу не был пойман, но периодически наказывался по подозрению в оном нарушении. А в другом бомбоубежище была наша персональная «губа» (гауптвахта). Это еще до широкомасштабной борьбы за искоренение неуставных отношений и гласность в армии. До этого наши провинившиеся бойцы сидели тут у нас. И об их нарушениях знали только непосредственные начальники, да командир дивизиона. Дальше информация не шла. Следовательно, и последствий было меньше. Так вот уже упоминавшегося моего подчиненного казашенка, уж не помню за какую провинность, заперли там. Утром рабочий по кухне понес ему скудный завтрак, а закрытое убежище оказалось пустым… Причем оставаясь закрытым. Пахнуло мистикой.
Развернули поиски. Сначала силами нашего отделения, потом всего дивизиона. После часа бездарно потраченного, сели думку думать. Часть небольшая. Все открытые кондейки обследованы. Не иначе придется сообщать на верх. Но перед этим решили с отчаяния и закрытые закутки обследовать. С ощущением бессмысленности, отпер свою кабину. Вскарабкался по лесенке и что я вижу? Этот мелкий засранец, преспокойненько спит сном младенца, причмокивая во сне и пустив слюнку. Бужу гада, и вопрошаю – «Как же так???!!!»
А он в ответ лепечет что-то типа: «Ну, холодно было очень, я слонялся по всему убежищу и гаечный ключ нашел, который вместо снятого запорного колеса подошел и дверь отпер. Думал, посплю в тепле, а утречком пораньше вернусь в узилище. Только вот проспал». Ну, хоть плачь, хоть смейся. Чисто ребенок. А в кабину тоже просто попал. Замок не дверь блокировал, а двойную подпружиненную защелку. Вверху и внизу удерживающую дверь. Так он сначала верхнюю отжал, потом нижнюю, забрался внутрь и просто захлопнул дверь.
Дело замяли тогда на радостях, но и сажать народ в бомбоубежище перестали.
Однако сейчас я убежища не заметил. Зато к очередной теплице вышел.
Сразу вспомнилось еще одно событие тех дней. Помните, я просил вас обратить внимание на дальномер?
Так вот такой же стоял у нас.
Стоял немного неприкаянный, так как дивизиону он был не нужен, да и работать на нем было некому. И вот нам как-то зимой поручили «свернуть» его. Наверное в полк хотели отправить. Легко сказать сверните. А как сделать это никто из нас не знал. Старший лейтенант (к которому я сперва относился очень хорошо, вплоть до того дня когда он перестал исполнять обязанности командира нашего славного отделения, оставшись замом, после чего открылась совсем другая сторона его натуры, но не будем о грустном) не захотел брать на себя ответственность, выдавая нам секретную литературу по устройству радара. Он просто с невинным видом деревенского дурачка приказал нам любым способом сложить антенну. Для чего хоть на бок кабину положить.
Ну на бок мы класть его не стали, а стали постепенно раскручивать и расшплинтовывать все крепления которые находили. Толстый кабель был привязан к верхнему концу стрелы. Но если сначала мы тянули за него в попытках опустить стрелу, то позже уже решили на всякий случай придерживать антенну. Идея оказалась верной, по сути, но неосуществимой на практике. После то ли очередной открученной гайки то ли вынутого штифта, дальномер как-то жалобно скрипнул и антенна в первый миг как-то неуверенно, а после стремительно набрав скорость понеслась к земле, легко как кегли раскидав по снежному полю бойцов пытавшихся удержать трос. Мы же стоявшие спереди бросились кто в сторону, а кто и между колес станции пытаясь укрыться там от сминавшейся в падении, как картон - плоскости радара. Звук как будто отстал. А когда догнал события, кричали уже многие. И только один боец молча сидел между колес и в паре сантиметров от его побелевшего лица замерло перекрученное крошево алюминиевых трубок антенны. К счастью никто кроме дальномера не пострадал. Ну разве что самолюбие старлея, который хоть и пытался свалить вину на нас, но похоже получил таки свою долю неприятностей. А мы потом еще долго фотографировались тайком на руинах дальномера.
Была и у меня такая фотка, где я стоял в позе скорбящего солдата с грустно опущенной головой и пилоткой на согнутой в локте руке. Сапоги в гармошку, крючок и верхние пуговки расстегнуты, ремень на … ну этих, которые плохим танцорам мешают. Но ее нашел у кого-то начальник штаба. Меня в очередной раз пропесочили на разводе (правда, заочно). Фотографии под страхом наказания изъяли. Цветмет поломанной антенны и посеребренных волноводов приказали разобрать и упрятать внутрь кабины. А потом увезли все это добро куда-то. Может сдали, может списали.
В общем, близко подходить к стоящей на памятном месте теплице не стал, а направился к выходу. Хотелось, конечно, выйти к своей бывшей станции, но там суетился народ, и виднелось что-то типа не то столярки, не то лесопилки. Так что я туда не пошел.
Дорога вела на выход
к бывшему караульному помещению, с которым также связано множество иногда забавных, иногда печальных, иногда просто нелепых случаев. И уже на подходе заметил старый скворечник.
В точно таком же, а может даже и в этом жил скворец, который в свое время здорово попил нашей крови.
Когда разводящий возвращался с караульными после смены постов, чтобы попасть на территорию караулки, надо было нажать кнопку звонка. Звонок, как и многое армейское был кондовый, влаго, ударо и пр. упорный, к тому же громкий и противный. От него подскакивали все, включая отдыхающую смену и начкара. Так вот, чтобы не пугать народ и чтобы было понятно, когда идет смена, а когда начальство с проверкой, мы стали предупредительно свистеть условный сигнал. И все было хорошо, пока подлый скворец не выучил наш сигнал. Как он нас им достал. Слышишь свист, бежишь открывать и никого. Пока поняли в чем дело, чуть все не тронулись. Старшина даже грохнуть его в сердцах хотел, да пожалел.
И вот я снова у караульного помещения. Есть соблазн войти, но на крыльце целая куча обуви. Значит народу внутри полно. Иду себе мимо и потихоньку выбираюсь к дороге. За мной увязываются красивый, хоть и худенький кобелек с гладкой рыжей шерстью, и пятнистая сучка с намеком на охотничью породу и очень ласковая. Кобель ревниво отгоняет ее от меня, когда я ее глажу, и сам лезет под руки.
Немного треплю их обоих и, бросив прощальный взгляд на то, что осталось от моей армейской молодости, ухожу.
Странно, жизнь вроде более-менее налажена. Есть то, о чем и не думал мечтать в детстве и даже юности. Но почему-то так хочется хоть ненадолго окунуться в это, казавшееся тогда тяжелым и вынужденным периодом, время. Время, считавшееся вроде бы подготовительным этапом к настоящей жизни. А теперь оказавшееся едва ли не главным (не считая семью и детей конечно) из того, что в твоей жизни было. Почему?.....
Ухожу, не оглядываясь… В небе ровно гудит пассажирский лайнер. Редкий снежок, потихоньку, скрывает мои следы…
Декабрь 2013 Воронеж.
