Всё на природе радует, но случаются и здесь чёрные дыры, жуткие провалы… обозначенные грудами бутылок из под спиртного на ясных полянках и солнечных островках.
Здесь звучали гугнявые крики, здесь шатко передвигались и падали, здесь плясали и психовали. Здесь разыгрывалось острое отравление с долго длящимися конвульсиями. Здесь разило питьёбным бензином.
Отсюда уносились птицы.
Здесь трепет от красоты природы заменяли кайфом вливания отвратной отравы.
Здесь командовали эмоции без разума и края…
Я видел, как два мужика дрались прямо над глубиной реки, пока их спутницы ласкали губками горлышки пивных бутылок, в лодке, драку в реке не замечая.
"Москва - Петушки" - книга Ерофеева сочтена исповедью пьяницы, гимном разливному счастью. Это мнение побуквенно читающих, не замечая в тексте упоения, упоения жизнью, жизненными идеями и реалиями, которое суть книги и есть…
Вот окончание книжной жизни в запой...
"Я постучался и спросил: «Где же Петушки? Далеко еще до Петушков?» а мне в ответ – все, кто были на веранде – все расхохотались, и ничего не сказали. Я обиделся и снова постучал
– ржание на веранде возобновилось. Странно! Мало того – кто-то ржал у меня за спиной.
Я оглянулся – пассажиры поезда «Москва – Петушки» сидели по своим местам и грязно улыбались. Вот как? Значит, я все еще еду?..
Я припал головой к окошку – о, какая чернота! И что там в этой черноте – дождь или снег? Или просто я сквозь слезы гляжу в эту тьму? Боже.
“Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой
– таково мое мнение. Да если она тебе и не нравится – она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остается один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать. Зажав левую ноздрю, мы можем сморкнуться только правой ноздрей. Ведь правильно? Ну, так и нечего требовать света за окном, если за окном тьма…”
Когда очнулся – в вагоне не было ни души, и Петр куда-то исчез. Поезд все мчался сквозь дождь и черноту. Странно было слышать хлопанье дверей во всех вагонах: оттого странно, что ведь ни в одном вагоне нет ни души…
Я лежал, как труп, в ледяной испарине, и страх под сердцем все накапливался…
«Черт знает, что такое! Что с ними со всеми?» я стиснул виски, вздрогнул и забился. Вместе со мною вздрогнули и забились вагоны. Они, оказывается, давно уже бились и дрожали…
«Ничего, ничего, Ерофеев… Талифа куми, как сказала твоя царица, когда ты лежал во гробе, – то есть встань, оботри пальто, почисти штаны, отряхнись и иди. Попробуй хоть шага два, а дальше будет легче. Что ни дальше – то легче. Ты же сам говорил больному мальчику: „раз – два – туфли – одень – ка – как – ти – бе – не – стыд – на – спать…“ Самое главное – уйти от рельсов, здесь вечно ходят поезда, из Москвы в Петушки, из Петушков в Москву. Уйди от рельсов. Сейчас ты все узнаешь, и почему нигде ни души – узнаешь, и почему она не встретила, и все узнаешь… Иди, Веничка, иди...»
Может, время сначала узнать? Узнать, сколько времени?.. Да ведь у кого узнать, если на площади ни единой души, то есть решительно ни единой… Да если б и встретилась живая душа – смог бы ты разве разомкнуть уста, от холода и от горя? Да, от горя и от холода… О, немота!..
И если я когда-нибудь умру – а я очень скоро умру, я знаю – умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри, но не приняв, – умру и он меня спросит: «хорошо ли тебе было ТАМ? Плохо ли тебе было?» – я буду молчать, опущу глаза и буду молчать, и эта немота знакома всем, кто знает исход многодневного и тяжелого похмелья. Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? И затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой – меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только еще начинает тошнить. А я – что я? Я много вкусил, а никакого действия, я даже ни разу как следует не рассмеялся, и меня не стошнило ни разу. Я, вкусивший в этом мире столько, что теряю счет и последовательность, – я трезвее всех в этом мире; на меня просто туго действует… «Почему же ты молчишь?» – спросит меня господь, весь в синих молниях. Ну, что я ему отвечу? Так и буду: молчать, молчать…
И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду".
Там, на островах и полянках, жизнь подменили пьянкой… тут, между строк, жизнь преподнесли и поняли, как пьянство. И там, и здесь воспаление эмоций без меры и разума.
Люди упрямо и норовисто однонаправленны в предпочтении.
"Так псы возвращаются на свою блевотину" - крепко сказано святыми.
"5 Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло.
6 От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и не смягченные елеем.
7 Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими…" (Исайя)
Так почему вместо ясных, чудесных реалий перед глазами - стеклянная пустышка, губительная спиртовая обманка?
Вот песня "Зверь" Вячеслава Бутусова.
Она о "звере" пожирающем человека, о звере живущем в человеке.
Сдаётся мне - песня об обиде, которая и впрямь страшна, управляющей человеком, безпрекословной силой. Война, революция, массовые и персональные безрассудства… всегда начинаются с обиды.
На второй минуте в клипе возникает монстр с железными клешнями-жвалами, с башней вращающейся головы и с прожекторным ослеплялом.
Но стоит вглядеться в окошко, в бойницу груди, туда где должно биться сердце…
Там женщина, простоволосая и пепельная лицом… Она - психологическое вскрытие происхождения Обиды. Обида - невозможность утоления страсти, и одновременно - всё таки желание, огонь эмоций и отсутствие рассудка, глухота к доводам и упорство самоубийцы. Не уговорить и не вразумить… не отвернуться. Ослепление.
Обида изнутри сжигает человека.
"Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Все горит, все кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идет, он хрипит, мне знаком этот крик".
Не подобным ли "зверем" клокочет в людях пьянство?
Во всей-то жизни, и даже на солнечных туристских островках и полянках... образным контрастом.
- Самое многозначное цензурное слово в русском языке — глагол «идти», у которого имеется 26 свободных и 14 фразеологически связанных значений.
- Средний человек проходит за свою жизнь расстояние, равное пяти экваторам.
