18 апреля. Полтора километра вверх
На удивление, с англичанами было тяжело прощаться. Как будто расставался с близкими людьми. То ли предстоящие ночевки с Гаганом в одной палатке мне не вселяли оптимизма, то ли вчерашнее действо с перцовкой и тортом внесло душевный комфорт, а может, просто ностальгия в Рите позволила распахнуть объятия чувственности… Но каждый из них специально выскочил из своего номера и подбежал пожать мне руку и пожелать удачного восхождения.
- Эх, хе-хе-хе, Дмитрий, хе-хе-хе, удачи, тебе, хе-хе-хе, - жала мне руку старушка и постоянно хехекала, улыбаясь озорными молодыми глазами, глядя поверх очков. А ее муж похлопывал меня по плечу и говорил, что русские альпинисты самые лучшие, если они пьют такое.
- Я очень рада была тебя встретить, томно-эротично шептала мне подруга Фила – вчерашнего именинника. Просто по другому она не умела разговаривать, а только томно-эротичным полушепотом. Мне почему-то казалось, что она работает в младшей школе.
- Удачи! – глядела в глаза вчерашняя соседка и озорно подмигивала. Вот же дурилка, нет чтобы вчера вечером подмигивать, я ведь только сейчас понял, что она путешествует без своей половины…. Эх!
- Успеха! - хлопали по спине. Кто именно – не знаю, много их было. Но обстановка была такой душещипательной, что я поспешил уйти. Не знаю, как в других местах, но в горах и экстремальных ситуациях на русских иностранцы смотрят как на спасителей и готовы вверить им свои жизни. Вспомнился фрагмент из «Армагеддона»: когда русский при помощи «ключа на 48 и русской матери починил какую-то нежную пимпочку на америкосском корабле» (как хорошо, что я смотрел эту ересь только один раз!!!)
Дорога на Даулагири начинается в центре Марфы. Там стоит указатель, мол, специально для идиотов – Даулагири Бэйс Камп – идти по стрелке. Всем остальным прямо по дороге. «Всеми остальными» я был в прошлом году. Ныне я, в трезвом уме и здравой памяти, причислил себя к той группе, которая идет по стрелке. Вперед.
Вчера, сидя на противоположном холме, я видел слабозаметную тропу на глинистом склоне, поэтому представлял себе, что предстоит сегодня, и заранее приготовился к этому. Организм мой уже научился не гнать вперед сразу после отдыха, а равномерно ступать pole-pole, как учили танзанийские портеры.
И мы стали взбираться. Медленно, но очень уверенно, не сбивая дыхание, изредка останавливаясь, чтобы сфотать меняющиеся пейзажи. Подъем очень крутой. Тропа поднимается серпантином как раз напротив Риты и она постоянно видна на каждом повороте. Сначала голый глинистый склон, затем он постепенно зарастает можжевельниками, потом соснами.
Чем выше поднималось солнце и становилось жарче, тем выше и гуще сплетались ветви деревьев, практически превращаясь в лес. Самолеты на Джомсом летели ниже нас. Было достаточно необычно видеть, как они простреливают серебристой иглой на фоне противоположного склона.
Снега Нилгири слепили глаза при повороте в ее сторону. Вскоре показался пик Тиличо слева от основных вершин Нилгири.
Так незаметно, постепенно мы вывершили основной холм.
По альтиметру на часах было около 3500 м. А это значит, что почти километр вверх преодолен.
С этого места начинается движение вдоль склона с небольшими спусками и подъемами, но самое главное, - мы видим свою тропу: она подковой огибает крутой склон, и выходит на противоположный подъем. В центре этой подковы, достаточно далеко, но видны какие-то рукотворные полуразвалившиеся сооружения. «Алубари», - говорит Гаган. Мне хочется ему верить, но я сверяюсь с картой и не могу понять, кто из них врет. По карте до Алубари пилить еще три-четыре километра, и скорее всего оно расположено за следующим холмом. Очень хочется пить. Запасы воды давно закончились. Нет ни одного ручейка по близости. Есть один или несколько, трудно понять, которые блестят в центре подковы, там, где Гаган утверждает, что находится Алубари. До них еще пару километров по солнцепеку. Деревья еще есть вдоль тропы, но они уже стараются расти не выше моей головы, поэтому не спасают от солнца.
По пути попался домик пастуха. Пастух стоял на крыше домика и задумчиво ссал, глядя, как к ручью собираются яки. Гаган окликнул его, и попросил воды. Тот, по всей видимости, ответил, не прерывая своего занятия, что воды у него нет, надо идти к ручью. Хер с ним! Идем к ручью. После выжженной солнцем тропы на склоне. Местность возле ручья заметно веселее: мягкая трава, шумный ручей, запах свежего ячьего навоза. Яки индифферентно наблюдают за нами рассредоточившись по всему склону. Набираем воды в гидраторы. Напиваемся до отвала, и просто кайфуем, блаженно улыбаясь.
- Алубари! -уверенно говорит Гаган, - Это ячье пастбище и есть Алубари.
- Я думал, что ячьими пастбищами называют Як Карка, разве не так?
- Так, только Алубари – нижнее пастбище.
Хорошо, принимаю к сведению его откровение. Молчим и щуримся на солнце еще минут двадцать. Я уже готов был скомандовать привал, но вовремя одумался и нехотя забросил рюкзак на плечи.
Тропа и местность вокруг нее превращается в пахано-унавоженное пространство. Шестым чувством мы иногда находим среди ячьего говна продолжение тропы, но, наконец, теряем ее. В какую сторону идти, мы примерно представляем – склон крутой и долину Калигандаки видно – надо идти вниз по ее течению. Это понятно. Но с какой стороны обходить неожиданно возникший впереди нас холм, абсолютно не представляем. Гаган смотрит на холм раскрыв рот. Вот же тропа была только что здесь. Куда она подевалась? Возвращаться не хочется совершенно. Случайно обнаруживаем совсем еле заметную тропу взбирающуюся в лоб склона. По неу пара раз в этом году проходили люди. Ладно, решаю, идем по ней.
Отягощенные водой желудки булькают с каждым шагом, идти все труднее, язык опять высыхает и покрывается корочкой. Вдруг, - БАЦ! Так вот же она, наша тропа! Жизнь снова улыбается, потрескавшимися губами. Вода в гидраторах закончилась еще в начале подъема. И вот тут-то, за поворотом, Мы видим ее. Даулагири!
Какая же она красивая! Небольшая дымка слегка скрадывает ее прелести, но она вся перед тобой, без ложного стеснения, без жеманства. Она девственна и юна, но в ней чувствуется такая мощь и энергия, что хочется, забыв обо всем, бежать ей навстречу, как на первое свидание. Голова плывет. Земля уходит из под ног. Руки вздымаются кверху, и из горла вырывается сухой воздух с шипением. Только я в тот момент мог понять, что это был победный вопль, что-то типа: «Урааааааааааа!» Но получилось, то, что получилось.
Еще пару километров и мы приходим в очень странное место: голый холм с длинной хребтообразной вершиной. На нем нагромождены камни в виде крепостной стены, местами они разрушены, местами засыпаны землей. В самом дальнем от нас конце, ближе к Калигандаки сохранилось подобие навеса. Вокруг все вспахано на сотни раз копытами яков, и полное отсутствие какой-либо воды. Даже намека на нее.
- Як Карка! – говорит довольный Гаган, - Дальше идти сегодня сложно. Нам нужно отдохнуть.
- Ставим палатку, - соглашаюсь я, сбрасываю рюкзак и ухожу вдоль камней снимать.
Гаган готовит лагерь. Солнце в зените, - фотки выходят плоские, и я возвращаюсь обратно, решив дождаться вечера. И тут, мое терпение просто истощается: Гаган стоит перед установленной палаткой и бессильно разводит руки в сторону. Нет, это безобразие палаткой назвать нельзя. Гламурная розово-синяя тряпочка увенчивала это… эту… ошибку рук человеческих! Тент закрывал основную палатку только сверху и с боков, а крепился к колышкам основной палатки при помощи вытянутых резинок от трусов. Где остальные его части, где снежная юбка, о которой мы говорили с Гаганом перед сборами? Дуги на палатке, хоть и перекрещивались , но длина ее была в два раза больше ширины и от этого эта конструкция еще менее могла противостоять ветру. Но верхом «творения» оказался перпендикулярный колышек, который, очевидно, был призван создавать эстетику внешнего тента сверху.
Пиздец! Нам. Обоим. Я сразу вспомнил Иньяки и того поляка, о котором рассказывал Грег. Потом подумал, кому мы, нахуй, нужны в этом забытом богом месте, где мы не встретили ни одного человека… Стало так тоскливо и одиноко… Так захотелось выместить свою злобу на Гагане, что я уже приготовился к серьезной драке, при всей моей ненависти к насилию, но вовремя увидел, что тот стоит растерянно открыв рот и сам чуть не плачет, понимая, что эта хренотень, может стать нашим последним приютом в районе Дампуса.
- Fuck! – стонет он.
- Fuck! – стиснув зубы, цежу я.
- Fuck! – злобно смеется ветер и начинает полоскать наш дом.
- Fuck-fuck! – ненавидит нас палатка. Она-то точно предвидит свой скорый конец.
- Нам нужна вода, - говорю я.
- Да-да!, я сейчас принесу, лепечет в свое оправдание Гаган, и схватив котелок, бежит к небольшому углублению на склоне, где возможно есть вода. До этого места метров пятьсот, и вниз еще около сотни.
Ветер усиливается. Остается только один способ спрятаться от него: сесть и плотно прижаться к каменной кладке. Благо, ветер дует только с одной стороны, со стороны Даулагири.
Приходит Гаган. В котелке мутная, неприятно пахнущая тягучая жидкость. Он утверждает, что это и есть вода. Я ему не верю. Я готов больше ему не верить никогда. Но выхода нет. Языки скоро приклеятся к нёбу, и их оттуда можно будет только оторвать. С мясом. Выход один. Кипятить воду. Долго.
И вот мы сидим вжавшись в камни под палящим солнцем и наползающим холодом. Гаган виляет хвостом, угадывая любое мое желание, достает деликатесы, которые мы припасли на возвращение. Достает жареные зерна пшеницы. Пока мы перекусываем всухомятку, но, к моему удивлению, во рту становится все лучше и лучше, язык приобретает былую подвижность.
Мы кипятим воду…
Злость постепенно проходит. Сам дурак! Надо было проверить палатку в Покхаре. Надо было проверить палатку в Татопани. Надо было проверить палатку в Марфе. Не посмотреть на неё, а проверить. Сам дурак! Расслабляюсь я.
Мы кипятим воду…
Я достаю кружки и наливаю по пальцу перцовки в каждую. Сам дурак!
Мы кипятим воду…
Палатку удачно закрывает каменная кладка от ветра. Но если пойдет дождь, а это неминуемо – вокруг собираются тучки, - к нам придет пиздец, и будет медленно сосать наши соки. Сам дурак!
Мы кипятим воду…
Одна надежда на то, что дождя здесь не будет. Я смотрю на часы. Четыре километра. Да, вряд ли будет дождь, успокаиваю я себя. Будет снег. Сам дурак!
Мы кипятим воду…
Кладу часы рядом с собой на солнце. Плюс пятнадцать. Дождь возможен. Я наливаю еще перцовки. Сам дурак!
Мы кипятим воду…
Перекладываю часы в тень на камни. Плюс два. Пью перцовку и закусываю жаренной пшеницей. Будет снег. Смотрю я на затягивающееся небо. Сам дурак!
Пытаемся слегка успокоить прокипяченную воду, чтобы основная муть осела на дно, и только потом заливаем ее в термос. Будет чай. Затем кидаем пакетики гречки в остаток воды и продолжаем процесс. Благо муть не проберется внутрь пакетиков, надеюсь я.
По третьей! Наливаю в третий раз по пальцу в кружки.
За снег! Чтобы дождя не было! Закрываю я глаза и выпиваю залпом.
Fuck! – ругаюсь я, тяжело пошло. Хватит на сегодня.
Гречка сварилась. Мои надежды не оправдались – грязь скрипит на зубах. Хрен с ней, апатично отмахиваюсь от проблемы. Вокруг все заволокло тучами. Видимость упала до пары сотен метров. Настроение упало вслед за видимостью. Стало холодно, пришлось одеться теплее, упали первые жесткие снежинки и забились под камни от ветра.
Начинается, безразлично оглядываю я окрестности. Гаган хватает пустые тарелки, котелок, кружки и бежит за водой. Я иду в палатку и заворачиваюсь в спальник. Снегопад не начался. И это уже хорошо.
Гаган возвращается с котелком чистой воды. На мой вопрос, он отвечает, что вода в ручье поднялась, и он смог кружкой нацедить в котелок чистой воды. Пьем чай и кипятим воду.
Небо над нами разъяснивается, и, хотя, уже вечер, но еще не темно. Схватив фотик, я вылезаю из палатки и осматриваю горизонт. Чисто со всех сторон, кроме той, куда нас ведет тропа и упрямство. Тучи ползут по склонам Даулагири и Тукуче-пика.
Солнце пробивается из за них, освещая Нилгири и дальние горы Верхнего Мустага. Но ветер – он сносит меня. Он сильнее того ветра, который дул в прошлом году вдоль Калигандаки, когда мы шли от Джомсома до Марфы. Он дует не порывисто, а как-то постоянно. Растения под его напором прижались к земле, но едва колышатся.
Постепенно тучи остаются только на склонах Тукуче. Ночь обещает быть ясной и морозной. И ветреной. Хорошо, что палатку хоть немного, но защищают камни выложенные непальскими пастухами.
Когда стемнело совсем, я залег в палатку и попытался уснуть под звуки хлопающего «тента». Это было чертовски трудно, и все-таки я проваливался в сон на какое-то время, чтобы нервно проснуться опять. Около двух часов ночи ветер неожиданно стих, чтобы через пару часов возобновиться с новыми силами, но уже с подножья склона, с той стороны, где нет каменной кладки, где наша палатка незащищена совсем. Тент, конечно же, сорвало в первые минуты и злобно трепыхало над головой. Спать стало совсем невозможно. И тут пришли яки. Они окружили палатку со всех сторон, и мелодично в такт ветру, позвякивали колокольчиками.
Сон исчез совсем. Я выглянул из палатки и понял, что вот-вот рассветет. Пора вставать.
