Извиняюсь, пришлось немного отвлечься на написание научной статьи. Потому продолжение накропал только сейчас.
Возвращаюсь на первую вершину. Присаживаюсь отдохнуть перед спуском, хотя времени уже и так нет. Как обычно вспоминаю известную альпинистскую истину: «более половины трагедий случается на спуске». Я хоть и не альпинист, но и для меня действую те же закономерности. Спуск занятие более сложное, нежели подъём. Чётко одёргиваю себя, настраиваясь на осторожность и внимательность.
Погода прекрасная, покидать сей обетованный угол не хочется. Перешнуровываю кроссовки и складываю компас в задний карман шортов. Камеру вешаю через плечо на правый бок, фотоаппарат беру в правую руку, штатив на левое плечо. Справа от гребня начинаю работать по камням, избегая предательски скользких участков ещё зеленой, но уже по-осеннему сухой травы. Набираю хорошую спусковую скорость и прикидываю оставшееся у меня время. Можно немного прибавить на обдумывание и принятие Ильей какого-либо решения. Но всё же стоит поспешать.
В 14-30 я уже прошёл основной более крутой участок гребня, хотя двигаюсь, конечно же, не по самому гребню, а в стороне от его острой кромки, обрывающейся стеной к Туралыгу. И тут прямо из под ног стремительно выскакивает пара серых, как и окружающие камни, куропаток. Фактически они не летят, а чертят брюшками скалы, так как почти сразу садятся в пяти метрах ниже по склону. Не сдерживаюсь и решаю их запечатлеть, когда ещё будет такая возможность!
С куропатками проскакал по камням ещё минут 10, так толком к ним и не подобравшись. Решение спускаться в цирк назрело само собой, путь короче и более интересен, чем траверс гребня на Козьи ворота. Несколько беспокоило то, что с Ильей возможность изменения обратного маршрута я не обговаривал. Предвкушал хорошие виды озёр, памятные ещё по визиту в эти места в 2004-ом. Видимость сверху здесь неважная и предсказать верную линию спуска крайне тяжело. Траверсом иду по склону цирка с приличной потерей высоты. Понимаю, что время моё вышло и Илья сейчас уже в раздумьях, ну, или близко к тому.
И тут выхожу на край снежника. Вид открывается красивый, но меня отнюдь не радующий. Солнце играет лучами по огромной косой снежной плите, рубанувшей мой путь поперёк, уничтожив тем самым последнюю надежду на своевременный спуск. Опустошение настигает меня незаметно, вплетаясь в тесную связь с усталостью и отрешенностью спешки. Снег я уже не воспринимаю сознательно! Стёрт тот сильный рефлекс, оберегающий меня все предыдущие походы. Спокойное шествие по снежному полю переговаривающихся веселым тоном ребят, как сон накрыло и обволокло мою бдительность. Вот вам результат превращения в «крутого туриста».
Взгляд скользит по ближней кромке снежника до самого верха. Видимые метров 20 подкашивают мой разум на неоправданно рискованную аферу. Мне не хочется обходить снежный язык по верху, съедая только что отмотанные метры высоты, тем более этот процесс – набор, а значит трата не только времени, но и сил. Прицеливаюсь к месту перехода, неосознанно удивляюсь крутизне склона, отмечаю этот факт, но не реагирую инстинктами самосохранения! Нож последнее время я тоже перестал таскать, обычное разгильдяйство и безнаказанность. Такого стечения обстоятельств в своей походной практике я не замечал, видимо и несчастных случаев поэтому у меня до этого не было.
Тяжело вздохнув, перевешиваю штатив за спину, фотоаппарат на шею, камера так и болтается справа. В левую руку беру длинный узкий, похожий на клинок камень, из валяющихся под ногами.
Зарубаюсь на снег первой ногой, прошаркивая ступень повторяющимися движениями. Убеждаюсь в основательности своего первого плацдарма на поле битвы – снежник. Расстаюсь с надежной каменной опорой, перенося вес на снег, теперь приходит ощущение дискомфорта и желания скорее всё закончить. Готовность второй ступени также проверяется должным образом, рука с камнем всегда на изготовке. Предательски мешается за спиной штатив, тихо про себя начинаю его ненавидеть. Сейчас всё вспоминается до мелочей, подробно и обстоятельно. Всё. Всё кроме одного мгновения. На третьем шаге время с шипением схлопнулось в небытие. Момент растворения камня в руках я уже помню. Я уже держался за него двумя руками, а не одной, как раньше. Руки просто сжали рассыпающийся бисером на солнце снег, а я боковой стороной живота почувствовал его мелкую шерховатость.
Я может и полежал бы на снегу в этот жаркий и знойный день, но небу было угодно иначе. И по его воле я отправился навстречу своей судьбе, уготовавшей мне настоящее испытание. Лёжа на левом боку смотреть на удаляющийся и столь близкий одновременно «противоположный берег» неблагодарное занятие я вам скажу. Потому я быстро сел на задницу и понял всю дерьмовость своего положения. Время снова вернулось в своё русло и сейчас я могу достаточно подробно вспомнить ту пару секунд.
Передо мной весь снежный цирк был как на ладони. «Как прекрасны озёра Харатаса с проезжающего идиота!» - поделился со мной собственный мозг. А этот великолепный бобслейный желоб, расширяющийся в гигантскую чашу из белого, блистающего под солнечными лучами, снега! Я бы тоже повосторгался, если бы не одно но, точнее но было много.
Первое, что ошеломило – нарастание скорости спуска. Тут стоит взглянуть на план поля боя. Место, где я предпринял попытку пересечения снежного языка (1), вдающегося узкой дланью к седлу между Зубом и предвершинной, было выбрано как наиболее узкое и невысокое. Отказ от обхода – ошибка очевидная, но она явилась лишь цепью «черных событий». Ниже метрах в двадцати с противоположного берега в белую реку вдавался уже в свою очередь каменный язык, своеобразно подсекающий снежную трассу, по которой моё движение превращалось во всё менее контролируемый спуск. Руками я пытался сделать всё возможное для своего спасения, но безуспешно. Я отчётливо видел, что несусь со страшной скоростью к каменному возвышению, торчащему из снега не меньше чем на полметра. Спасительный переворот через правый бок я делать не мог – там висела камера! Переворот через неё почти наверняка на такой скорости привел бы к печальным последствиям. Уничтожить оборудование я не мог. Потому сидя на пятой точке приготовился к теперь неизбежному контакту.
Подобных ощущений никогда ранее я не испытывал. Человека в повседневной жизни толкают в автобусе, болтают на поворотах, он прыгает сам с высоты в несколько метров, иногда бьют по лицу кулаком… Всё это иногда ошеломляет, застает врасплох, приводит в шоковое состояние. Но все подобные воздействия имеют время действия и соответственную энергетику. Тут можно вспомнить про импульс, закон его сохранения и похожие вещи из школьного курса физики. Это всё интересно, но… Настолько быстрое, можно сказать мгновенное, изменение вектора скорости человек в жизни испытывает пожалуй только когда его сбивает машина. Тем более здесь также присутствует физический контакт тела с твердой (очень твердой) поверхностью. Принцип относительности объединяет эти два случая в один – какая разница, тело движется или громада?
Ногами я отработал сколько мог, ломать их тоже не стоило. Далее понял, что лечу уже не вниз, а вверх. Фантастический пируэт видели разве что те самые куропатки. Я перелетел через язык и приземлился уже за ним на такой же рыхлый белый снег. Ощущение непередаваемое, удар в зад от скалы получился смачным и веским. Боли не было абсолютно (видимо за 20 метров снежной тёрки я получил должную дозу анестезии). Вестибулярный аппарат не успел удивиться и перевести изменения маршрута в вертикальной плоскости в необходимые реакции мозга. Ощущение теннисного шарика исчезло так же быстро, как и возникло.
Далее горнолыжный кошмар продолжился с новым витком скоростного режима. Опять брызги снега во все стороны от ног и попытка воткнуть руки вертикально в поверхность скольжения. Что удивило, так это приземление в то же положение, что и перед контактом. Я снова ехал на пятой точке, набирая бешенную скорость. Только теперь впереди я видел край снежного цирка, обрамлённый каменным серпом, что простирался до «куда глаза видют». Шансов в этом каменном городе у меня не было. Борьба на восьмидесяти метрах была жаркой. Голова работала после встряски хорошо, и угрозу жизни я теперь чувствовал остро. «Правильное» приземление – первый признак налаживающейся жизни после длинной черной полосы, придавало дополнительных сил.
Остановился я за 10 метров от каменного вала, венчающего «цирк моих злоключений». Горящими руками закрыл лицо на какое-то мгновение, потом уже посмотрел на них в страхе найти кровоточащие раны. Две красных неродных ладони смотрели на меня. Красных, но абсолютно целых! Ни одной царапины или следов крови. На снегу везде много мелких камушков, некоторые с кулак. Но руки целы, а это важно. Вскакиваю и оборачиваюсь назад. В глаза бьёт вертикальная стена снега. Чёрт, как можно было сюда лезть!? Тем более сверху.