Спешу уже знакомым склоном вдоль потока, преодолевая такие трудные последние метры по мху, к седлу перемычки. Снова спешу! Когда же я приду сюда, чтобы просто посидеть на берегу и никуда не бежать, забыть суету и остаться немым и глухим хоть на часок? Как же мне хочется видеть седую тишину снега, нависшего над водой хвостом кита, слышать изумрудное зеркало, залитое в чашу тысячелетия назад… Но снова скрипит ручка штатива и я как волчок кручу вокруг него панораму, чтобы потом, через месяцы воспользоваться этим счастливым билетиком и уйти в воспоминания, глядя на светящийся в ночи экран монитора…
Хотя до перемычки совсем недалеко от вершины водопада, тем не менее, это расстояние всегда преодолевается с каким-то особым трудом, словно и озеро не хочет отдать себя просто так. Впрочем, такая плата вполне оправдана, так как скрытое от глаз, оно влечёт и манит незримым магнитом. Стоя внизу, редко кто из путников, достигших вершины Кинзелюка, не задумывался над тем, что же может давать жизнь падающей почти с небес массе воды. И лишь немногие, пришедшие с севера в хорошую погоду могли знать заранее, что таит за собой подкова седла, соединяющего две безымянных вершины Кинзелюкского хребта. Запертое в цирке, бирюзовое с рассечеными снежником склонами, озеро видно с противоположного правобережного хребта Кинзелюка, отделяющего его от Медвежьего. И уж совсем единицы видели Верхнее озеро с подступивших к нему вершин…
Нет ни желания, ни времени, чтобы фотаться с атрибутами. Потому просто выхожу под пристальный глаз объектива и фиксирую своё пребывание на Верхнем Кинзелюкском озере второй раз в жизни.
А потом приходит короткий миг, на который есть установка отключиться от жизни и побыть здесь. Я, не глядя на результат фотографирования, поворачиваюсь к озеру и иду пьяными шагами прочь от «зеркала» на штативе. Одновременно мои пересохшие губы произносят давно заученную фразу, придуманную мною ещё за год до похода. «Привет тебе от Кузина,» - опускаясь на мягкий и тёплый мох, я смотрю на озеро, на кита и на пики, опоясавшие этот удивительный, малюсенький клочок земли. Тишина проникает в меня, и я слышу объёмные до сумасшествия звуки, наполнившие озёрную чашу до самых острых макушек гор. Здесь меня давно ждут, меня знают. Это ощущение уверилось во мне сразу, как только мои глаза увидели долину Кинзелюка день назад, когда мы поднялись от Первой Фомкиной. Тогда я улыбнулся и сказал ребятам, отдыхающим возле перевального тура: «Водопад снова встречает меня отличной погодой!» То был первый по-настоящему солнечный день за весь пройденный путь.
Я сижу и смотрю. Снежник и в правду очень напоминает своей могучей фигурой кита, размашисто взметнувшего свой огромный хвост прямо под стену пика, венчающего озёрный цирк. Создаётся впечатление объёмности всей предстающей перед восторженными глазами картины, её масштабности и грандиозности. Весь воздух здесь пропитан шепчущей легенды тишиной, терпкостью лёгкого ветерка и ароматами высокогорных трав. Я не могу надышаться и напиться им, мне не хватает смелости до последнего поверить в происходящее, забыть свои заботы и отрешиться от гнёта человечности…
Беспристрастный и всемогущий твёрдой рукой выдергивает растаявший и практически растворившийся в сладкой неге мозг и возвращает сущность мою на твёрдую землю. Все ждут, даже пики как-то по-особенному смотрят на меня, словно знают мои намерения. Я пришёл сюда испытать себя и сделать первый шаг в освоении новой стихии в таких красивых и опасных горах. Дух первооткрывателя и исследователя поднимающейся волной начинает захлестывать меня с головой. Никто не трогал это небо, а вместо строп до сего дня свистели здесь лишь тугие крылья пернатых хищников, цепким взглядом выискивающих средь пожухлой травы своих жертв. Иногда, короткими моментами, мне кажется, что схожу с ума от радости происходящего, от предвкушения полёта. Иногда, наоборот, охватывает холодный ужас и первобытный страх, в мыслях проскакивают пугающие картины воздушных катастроф. И весь в этом раздвоении и неясности я тону с головой.
В 19-30 по плану провожу очередной сеанс связи. Мои опасения не подтверждаются, и Артура я слышу прекрасно, хотя и нахожусь за перегибом седла. В это раз я предупреждаю, что могу на следующий сеанс не выйти из-за мощного восточного склона хребта, на преодоление которого могу потратить больше тридцати отведённых минут.
Бегу к истоку, не смотря на плотный график. Я просто не могу снова не попить этой воды с этого по-своему священного места. Для меня сей процесс незыблемая традиция. Припадаю к бирюзовому зеркалу и делаю три жадных глотка. Вкус пропадает мгновенно, лишь стремительной тенью мелькнув по рецепторам. В метре за моей спиной тугим зигзагом с ропотливым шумом начинает свой путь накопившая энергию волшебного цирка «быстрая и стремительная». Как же удивительно сидеть, облокотившись на тёплый камень, и наблюдать за превращением, слышать одновременно седую тишину снежного цирка и ропот набирающей силу струи. Это неповторимое ощущение, жить одновременно в двух мирах одной стихии.
Дальше начинается настоящая работа. Последние 300 метров вертикали с парапланом за спиной. Упираюсь первую половину пути в чисто травяной склон. Идти приятно, но скользко, приходится крепко ставить ноги. Дыхание совсем ни к чёрту. Спешу, как могу, стараясь выйти на связь уже с вершины. Но гора не даётся, старается заставить меня выложиться по полной или лечь здесь костьми. Начинается курум, и в первый момент мне кажется, что я ускоряюсь и за покатым лбом горы я увижу вершинный гребень. Но за ним точно такой же мелко щербатый каменистый перегиб, а я окончательно выдыхаюсь. Здесь травянистые участки почти заканчиваются, и я выбираю длинный зелёный язык, что протянул свои щупальца от самого озера. По одному из таких щупалец я и начну свой разгон.
По мере подъёма я с беспокойством смотрел ветер. Он был совсем не «айс». Сухие травинки, подброшенный моей усталой рукой либо уныло планировали дальше по склону, предвещая мне длинный разбег и высокую взлётную скорость, либо вовсе, вовлечённые коротким порывом ветерка, устраивали скоростную чехарду и мчались вниз наперегонки, совсем вводя моё и без того угнетённое сознание в дремучий ужас. При таком ветре я взлетал, взлетал не раз. Но как же это неприятно и щекотливо даже для устойчивой психики саянского туриста!
В восемь вечера я выхожу на уверенную связь с базовым лагерем на Нижнем Кинзелюкском озере. До вершины остаётся не больше 70-100 метров и рядом со мной лежит рюкзак, путь которого вверх на данной отметке закончен. Ребят мой темп не расстраивает, они всецело надеются, что у меня всё получится. Договариваемся на связь в стандартном графике, потому с вершины переговоров не предполагается.
В 20-10 я выхожу на гребень, в продолжение которого виднеется самая высокая точка в нём. И здесь же впервые я могу полностью насладится редкой панорамой двух Кинзелюкских озёр вместе! Такой пейзаж в закатных лучах августовского солнца удавалось видеть, вероятно, немногим. Несколько жалко, что пламя небесного светила горит лишь на одной вершине последним чарующим всполохом. Но я стою, сходя с ума и хватая воздух, расплывающимся в счастливой улыбке ртом…